Трясина - Страница 32

Марион Брим — и учитель, и начальник. Эрленд как сейчас помнил — вот его берут в полицию и сразу определяют в отдел, где рулит Марион. В старшие офицеры Марион так никогда и не попадет, как потом и Эрленд, расследования ведет самые обыкновенные, зато обладает огромным опытом и потрясающей памятью, которая к старости ничуть не ослабла. И в те дни, и сейчас действует один закон — все, что Марион видит и слышит, запоминается, сортируется и классифицируется, а затем отправляется на полки в это бесконечное хранилище, мозг следователя, дабы извлекаться оттуда по первому требованию. Вам нужно вспомнить подробности какого-нибудь старого дела, покрытого пылью веков? Нет ничего проще, стоит лишь направить свои стопы туда, где живет Марион Брим, и вы нырнете в омут, полный сведений об исландской преступности, столкнетесь с невероятной ясностью мысли и способностями к дедукции.

Но что же это был за ад, работать плечом к плечу с этим человеком! Эрленд до сих пор не мог взять в толк, как в одном живом существе может быть сосредоточено столько педантизма — так он прямо однажды и сказал Еве Линд. Они много лет назад насмерть разругались, было время, вообще ни слова друг другу не говорили.

Эрленд чувствовал, что чем-то разочаровал учителя. Чем — он понятия не имел, но с годами это чувство только усилилось. И тут пришло время учителю идти в отставку — и их отношения словно бы начались заново. Никакого напряжения, никакой неприязни, никакого соперничества. Марион Брим — друг, как в старые добрые времена.

— Поэтому-то я и решил заглянуть к тебе и расспросить про Хольберга, Эллиди и Гретара, — сказал Эрленд, завершив рассказ.

— Только не говори мне, что надеешься отыскать Гретара! Ведь столько лет прошло!

Ну что, Марион, удивил я тебя? Даже, кажется, напугал.

— А что тебе удалось раскопать?

— Ничего, это была дополнительная второстепенная работа.

Ой как приятно, Марион снова извиняется!

— Я думаю, Эрленд, что он пропал в неделю, когда праздновали тысячу сто лет с заселения острова, на Полях Тинга. Мы допросили его мать, друзей, в частности, Эллиди с Хольбергом, и товарищей по работе. Гретар работал в компании «Эймскип» грузчиком. Все как один говорили, не иначе утонул, сгинул в море — потому что в трюме они бы его нашли.

— А где были Хольберг и Эллиди в эти дни?

— Оба утверждали, что были на Полях Тинга. Мы проверили, так оно и было. Другое дело, что никто не знает точно день и час, когда Гретар пропал. Когда его мать позвонила в полицию, его уже недели две как никто не видел. Ты что-нибудь нашел про это?

— Нет, — сказал Эрленд. — Да, собственно, я его и не ищу, в гробу я его видал. Не мог же он явиться из ниоткуда и пришить своего дружка Хольберга на Северном болоте. Мне важно понять, что это за шайка была, Хольберг, Эллиди и Гретар.

— Мерзкие подонки, все трое. Ну, Эллиди ты сам видел. Гретар ничем не лучше, разве что потрусливее. Мне пришлось иметь с ним дело по поводу одного ограбления, и было видно, что человек успешно делает карьеру ничтожного смехотворного воришки. Они все вместе работали на портовую службу, там и познакомились. Эллиди был у них тупой садист, лез в драку по любому поводу, особенно любил нападать на тех, кто послабее. Таким и остался. А Хольберг как раз был главарем, самый среди них башковитый, вот и из истории с Кольбрун выпутался. Мы пытались найти на него что-нибудь в те годы, но никто не желал с нами говорить, явно боялись. А Гретар был такой при них прихлебатель, застенчивый трус, если хочешь, но мне всегда казалось, что и он не так прост.

— Рунар и Хольберг были знакомы?

— Едва ли.

— Есть еще кое-что. Мы пока держим это в секрете, — сказал Эрленд. — На трупе лежала записка.

— Вот как!

— Убийца оставил на трупе листок бумаги. На нем три слова: «Я — это он».

— «Я — это он»?

— По-моему, тут явно какие-то делишки между родственниками.

— Если только это не мессианский комплекс. Какой-нибудь религиозный маньяк.

— А мне кажется, дело в родстве.

— «Я — это он»? А что он хочет этим сказать?

— Это покамест загадка.

Эрленд встал и надел шляпу, пора домой. Нет, Марион еще хочет знать, как поживает Ева Линд. Эрленд не стал вдаваться в подробности, сказал, что она пытается вернуться к нормальной жизни, направился к двери. Пожали руки, попрощались.

Эрленд уже закрывал за собой дверь подъезда, как его окликнули:

— Эрленд! Погоди минутку.

Эрленд обернулся. Не уходит, стоит в дверях. Да, что и говорить, старость никого не красит, не лицо, а сплошные морщины. Стоит ссутулиться — и вся аура достоинства и респектабельности улетучивается. Как жаль, Марион, как жаль! А ведь были времена… Давно я последний раз был в твоей квартире, давно не глядел на твои руки — как жестоко с людьми обходится время…

— Послушай. У меня просьба. Что бы ты ни узнал про Хольберга, не принимай близко к сердцу. Я серьезно, не впускай это в себя. Не дай ему ничего убить в твоей душе — ну разве только ты сам хочешь от чего-то избавиться. Не дай ему победить. Все, отпускаю тебя.

Эрленд стоял как вкопанный под дождем, пытался понять, что все это значит.

— Кстати, про ограбление.

— Какое ограбление?

— Ну, ты говоришь, Гретара привлекли за грабеж. Что он ограбил?

— Фотолабораторию. У него было что-то вроде навязчивой идеи, какая-то страсть к фотографии. Целые дни напролет только и делал, что щелкал то да се.

Он проснулся от стука в дверь. Вернулся домой, кликнул Еву Линд, не получил ответа и задремал прямо в кресле, как за день до того, а тут, оказывается, к нему ломятся двое громил в кожаных куртках и армейских ботинках, зашнурованных по самые икры. Громилам нужна Ева Линд.