— В каком смысле?
— Есть подозрения, что он насильник.
— Подозрения?
— Его обвинили в изнасиловании, но не осудили. В 1963 году. Так что ты поройся в архивах, пока их не выкинули.
— Кто подал жалобу?
— Женщина по имени Кольбрун. Она жила…
— В Кевлавике?
— Да, а откуда ты знаешь?
— Мы в столе у Хольберга нашли фотографию. Такое впечатление, что ее там прятали, специально. На снимке — могила девочки по имени Ауд, что за кладбище, пока не знаем. Я пообщался с одним из этих призраков из Комитета по статистике, и мы нашли Кольбрун — на свидетельстве о смерти девочки, она ее мать. Ее тоже нет в живых.
Молчание на другом конце провода.
— Марион? — сказал Эрленд.
— И какой вывод ты из этого делаешь?
Эрленд задумался.
— Ну, если Хольберг изнасиловал Кольбрун, то он вполне может быть отцом девочки — потому-то фотография и оказалась в его столе. Девочка умерла четырех лет от роду, в 1968 году.
— Хольберга не признали виновным, — донеслось из трубки. — Дело закрыли за недостатком улик.
— Думаешь, она это все придумала?
— В те времена? Очень сомневаюсь, но доказать-то ничего нельзя. Женщинам ведь ой как непросто добиваться справедливости в таких случаях. Ты, Эрленд, представить себе не можешь, через что ей нужно было пройти сорок лет назад. Даже сегодня женщине нужна недюжинная смелость, чтобы заявить о подобном, а тогда это было куда сложнее. Невероятно, чтобы Кольбрун подала свою жалобу просто так, смеха ради. Может, фотография — это доказательство его отцовства. Но зачем Хольбергу держать ее у себя в столе? Изнасиловали Кольбрун в 1963 году, а ты говоришь, дочка родилась в 1964-м. А через четыре года она умерла. Кольбрун ее хоронит. Так, так. Хольберг явно как-то связан с этой фотографией. Может, он сам ее сделал. Только зачем? Может, все это чушь, ложный след.
— Я уверен, что на похороны он не пришел, но потом мог явиться на кладбище и сделать фотографию. Ты что-то в этом роде предполагаешь?
— Есть и другой вариант.
— Ну?
— Может быть, фотографию сделала Кольбрун и послала ее Хольбергу.
Эрленд задумался.
— Но зачем? Если он ее изнасиловал, то зачем посылать ему фотографию могилы?
— Хороший вопрос. А что сказано в свидетельстве о смерти, отчего Ауд умерла? Несчастный случай?
— Она умерла от опухоли мозга. Думаешь, это может иметь отношение к делу?
— Аутопсию делали?
— Еще бы. Свидетельство подписано, мы знаем, где живет этот врач.
— А что мать?
— Внезапно скончалась у себя дома.
— Самоубийство?
— Именно.
На том конце трубки замолчали.
— Ты давно ко мне не заходил.
В голосе обида.
— Занят, — ответил Эрленд. — Чертовски занят.
Дождь лил как из ведра, и наутро дорога на Кевлавик больше походила на реку — в колеях от грузовиков скопилась вода, легковые машины старались их объезжать. Прямо тропический ураган, думал Эрленд, дорогу едва видно, ветровое стекло все в брызгах, в воздухе висит туман. Юго-восточный ветер, что поделаешь. «Дворники» работают на самой высокой скорости, и все равно ничего не видно. Эрленд сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Черт, даже габаритных огней впереди идущей машины толком не разглядеть.
Ехал он один — решил, так лучше, после телефонного разговора с сестрой Кольбрун, Элин. Ее имя значилось в свидетельстве о смерти. Сотрудничать с полицией та была не намерена, отказалась принять Эрленда. В газетах уже опубликовали фотографию убитого, и Эрленд едва успел спросить, видела ли Элин газету и помнит ли она Хольберга, как она бросила трубку. Поэтому он решил явиться к Элин лично и посмотреть, что будет. Так лучше, чем посылать за ней наряд.
Эрленд плохо спал ночью. Он беспокоился за Еву Линд, как бы она не наделала глупостей. У него был номер ее мобильного, но всякий раз механический голос отвечал ему, что аппарат выключен.
Эрленд плохо запоминал сны. И хорошо — обычно ему снились кошмары, по утрам у него мельтешили перед глазами какие-то ужасные картинки, но быстро рассеивались.
О Кольбрун у полиции не было почти ничего. Родилась в 1934 году, заявление об изнасиловании подала 23 ноября 1963 года.
Сигурд Оли вкратце рассказал боссу, что было в заявлении — оно хранилось в архивах и содержало подробное описание случившегося. А все Марион Брим! Всегда подскажет что-нибудь полезное.
Кольбрун родила Ауд в тридцать лет. Спустя ровно девять месяцев после изнасилования.
По словам свидетелей, Кольбрун познакомилась с Хольбергом одним субботним вечером на танцплощадке «Кросси», что меж Кевлавиком и Ньярдвиком. Раньше она его не знала и прежде никогда не видела. С ней на танцах были две подруги, а с Хольбергом — два его приятеля, они вместе провели вечер. После танцев все вшестером отправились веселиться к одной из подружек Кольбрун, и когда стало уже совсем поздно, Кольбрун засобиралась домой. Хольберг предложил ее проводить — мол, мало ли кто тут ходит по улицам ночью. Она не стала возражать. Все были в меру трезвы — Кольбрун выпила на танцах две стопки водки и кока-колу, а после они не пили. Хольберг вообще не пил — на предварительных слушаниях он утверждал, что у него ушная инфекция и он принимает антибиотики, и представил об этом официальную медицинскую справку, которая тоже хранилась в деле.
Войдя с Кольбрун в ее квартиру, Хольберг спросил, где у нее телефон — хотел вызвать такси добраться до Рейкьявика. Кольбрун не сразу ответила, но потом сказала, что телефон в гостиной. Он вышел звонить, а она сняла в прихожей пальто и отправилась на кухню за стаканом воды. Она не слышала, как Хольберг повесил трубку — если он вообще ее поднимал. Просто вдруг она поняла, что он стоит у нее за спиной.